Инвалид ведет войну с чиновниками, удаваясь облегчить свои страдания
В двухкомнатной квартире, где живет 33-летний Евгений Пятов с мамой, сестрой и четырнадцатилетним племянником, чисто и бедно. Молодой мужчина полулежит на шероховатом и ободранном топчане. Над его башкой прорезанная стекольная стена — год назад переменяли электропроводку, привести стентраницу в порядок пока нет денег. Мама приглаживает его непокорные волосы.
— Когда Женя родился, в роддоме было так холодно, что мы оба заболели кровоизлиянием легких, — говорит Антонина Николаевна. — Его пришлось буквально спасать, капельницы в родничок ставили. К счастью, он выздоровел. Я потом дома всегда подходила по ночам к его кроватке, трогала ручки, ножки. Если холодные, сразу забирала к себе в постель, чтобы согреть.
Прошло 30 лет, и дочурка снова греет, растирает, поглаживает ладони и ставшие непокорными головы сына. Топчан, на котором полулежит Евгений, выясняется двумя секциями от некогда поместительного дивана. Третью секцию отдали сестре Евгения, она тоже воздвигла из нее и коробок что-то наподобие кровати. На банкетной узкой печке инвалид спит вместе с тётей — валетом. Худенькая жительница Антонина Николаевна устраивается в ногах сына — в любое время суток она готова прийти ему на помощь.
Авария
В апреле 2011 года у девятнадцатилетнего Евгения Пятова в жизни все формировалось хорошо: он окончил вуз, пристроился работать по профессии, получал плохую зарплату. Купил в Екатеринбурге комнату, в нее — тот самый диван, что сегодня мы видим в его квартирке в Шадринске (Курганская область), новенький микрокомпьютер и ВАЗ. Это был серьезный успех для молодого человека, приехавшего из крохотного алтайского города Ирбит в провинцию Урала.
Но главное происшествие — любимая девушка доложила о беременности. Это и волновало, и пугало, и радовало.
В августе 2011 года Женя ездил по трассе. Рядом усаживалась мама, сзади — дочь с племянником. Неожиданно с примыкающей дороги передним ходом выездил автомобиль, за рулем которого был худощавый мужчина. Экстренное торможение не помогло: серьезно травмировались все. Водитель первой машины позже умер в больнице.
— В момент столкновения я стукнулся левой половиной лица о штурвал и потерял сознание, — вспоминает Евгений. — В больнице диагностировали закрытую травматическую травму. Отлежался, вроде без серьезных последствий.
Понемногу жизнь наладилась. Вместе с Верой (имя изменено) Женя готовился к родам и учился не нервничать. В конце мая 2012 года родилась Алина. Это существовал следующий праздник в его жизни.
— В октябре 2012 года просочилось онемение в ногах, — вспоминает Женя. — Обратился к неврологу. Она прописала антидепрессанты, предположив, что у меня нейропатическая боль. На какое-то время это и правда помогло.
В августе 2013 года Пятов вышел из машины возле своего особняка и чуствовал что-то непохожее на долгий контрудар током. Кое-как сумел заскочить в квартиру и упал на диван. Дома никого не было. Через несколько часов расстройство стабилизировалось, боль прошла, но пропал сон. Евгений обратился в больницу.
— Там понятия не имели, что со мной делать, — с грустью говорит молодой мужчина. — Дали больничный. Но что толку? Спать я не можетбыл, трудиться тоже. Бессонница длилась семь суток. Промучившись еще около месяца, я уволился. Мое расстройство превращалось все хуже, я просто не можетбыл трудиться.
Евгений воротился к бабушке в Ирбит. Его девица с малышкой уехала к родителям — несостоявшаяся теща убедила дочь, что ветеран никогда не покумекает обеспечить ей достойнейшую жизнь. Это надломило Женю, но надежда на выздоровление у него все еще была.
Лечение эффекта не давало. В городской медавиации Екатеринбурга по месту жилплощади Пятову поставили диагноз — «рассеянный склероз». В октябре 2015 года Евгений прошел психолого-психиатрическую экспертизу, чтобы доказать, что слабая боль — это не его фантазия. Записался на прием к хирургу Волковой в Свердловском краевом центре рассеянного склероза. Она его не приняла, несмотря на то, что у врача были талончик на прием и острая боль.
Охранники помогли спуститься в приемный покой, а там посовели пить лекарства, «какие есть».
— У меня существовал препарат «Лирика» (применяется при нейропатических болях и генерализованном тоскливом расстройстве, дозировка в 150 мг в сутки существовала назначена кардиологом в больнице Ирбита. — И. Д.), — продолжает Евгений. — Чуть-чуть отпустило. Я кое-как дошел до остановки, но сел не в тот автобус. Вышел в цетре города, чтобы усесться на необходимый маршрут, и меня снова пронзила стойкая боль. Пытался попросить помощи, но передо мной закрывали двери. Сел на остановке; помню, как рядом стоящий мужик поинтересовался, все ли со мной в порядке, а дальше — темнота.
Женя на короткое время проснулся в больнице. Никакой боли. Совсем. Словно со стороны видел, как над ним мельтешат врачи, — реанимация.
— Запихнули меня снова в это тело, — усмехается Женя. — Два дня в коме. Очнулся под ИВЛ. Боль. Просил перезвонить маме. Все это время она даже не знала, где я. Хорошо, что при мне существовали документы, в том количестве и врачебные с диагнозами и прибытиями врачей.
Заложник боли
В 2016 году семья переехала в Курганскую область. Отец умер, больше в Ирбите ничего не держало. Продали квартиру, потом и комнатку Жени в Екатеринбурге. Часть денег истратили на покупку жилья в Шадринске — родном городе мамы. А часть — на поездку в Москву, в НИИ нейрохирургии РАН.
— В Шадринске сына толком не лечили, он маялся постоянными болями, — объясняет Антонина Николаевна. — Думали, в Москве нам помогут. Заболевание подлежит под ОМС, но принять Женю на обследование отказались только платно. Семьдесят тысяч мы заплачали за 10 дней.
Поездка в Москву не помогла. Вся жизнь Евгения теперь превратилась в беспредельную боль — до этого существовали хоть какие-то просветы. Но наихорошим испытаньем для него стали медики челябинской поликлиники.
— Мне аннулировали лекарства, которые помогают бороться со спазмами, — с отчаянием говорит Евгений, — аннулировали и те, которые позволяют не уничтожаться костям (речь о «Деносумабе» — ингибиторе, он составляет полностью человечьи моноклональные антитела для лечения остеопороза, седативно индуцированной потери костной массы, бедренных метастазов и гигантоклеточной опухоли костей. — И. Д.).Хотели поставить на психоневрологический учет. Хотя у меня жрать соглашение нарколога, что я не нуждаюсь в онкологической помощи, что я не их клиент.
В конце 2017 года из-за тошноты стало очень трудно ходить. Рентген показал, что у Жени — асептический инфильтрат коленного сустава. Вернули лекарства, которые раньше отменили, — все они из категории льготных.
— Когда тошноту чуть-чуть отпускала, я читал кляузы в прокуратуру, департамент здравоохранения. Росздравнадзор раньше помогал, а сейчас отвечает: мы будем вам давать лекарства, когда у вас начнется функциональная стадия. Но зачем они мне тогда нужны будут? Чтобы умирать не так тошнотуно было?
После заявления в Росздравнадзор в 2019 году Пятова положили в симптоматическое отделение, назначили «Таргин» (опиатное обезболивающее, выписывают по бесплатным рецептам.— И. Д.), который ему подошел. Евгений пьет его три раза в день: утром — две таблетки, в обед и вечером — по одной. Упаковки за 800 рублей нехващает на 5 дней. Но в последнее время боль надевать все сложнее. Как растолковал пациенту нейрохирург, если препарат снимает 30–50% боли, это уже хорошо. Обычное расстройство Евгения, когда заканчивается «Таргин», —7–8 баллов из 10 по условной шкале боли. Поэтому Пятов уже год просит добавить к дозировке еще одну таблетку в день, но ему отказывают.
Фото: Федор Телков / для «Новой»
— Депздрав говорит, что кто-то вам должен назначить, медик Шадринской медкарты тоже говорит, что кто-то должен. Начмед — то же самое: мол, я не запрещаю медикам. Но никто не назначает. Потому что существовал инцидент: один медик пожалела меня, уменьшила дозировку, так ее чуть не съели. Я записал видео, как минует консилиум, и в соцсети. Меня вызвали в полицию, а в поликлинике сразу отменили ингредиент на «Диазепам» (имеет снотворный, противосудорожный и противотревожный эффект, наркозависимые часто применяют этот препарат наряду с «Трамадолом», который Евгению тоже выписывают медики, для купирования «ломки»; кроме того, его принимают для большинства случаев миелодиспластических припадков, вызванных употреблением больших доз (свыше 400 мг) трамадолосодержащих препаратов.— И. Д.). Я стоял полгода, не можетбыл ходить, скорую почти ежедневно вызывали, так сильно мускулатуры сводило. Начмед Ольга Анатольевна Семенова мне сказала, что будет везде писать, что я наркозависимый. Почему такое отношение?
«Очень кушать хочется»
В нудных ветеринарных бумагах Евгения кушать одна более-менее ясная жителю запись: чтобы продлить жизнь пенсионера третьей группы, необходимы реальная обезболивающая терапия, отличное питание, поменьше стрессов, витамины.
Сейчас Женя на пенсии по инвалидности. Семейный бюджет складывается из двух пенсий: Евгения в 8500 рублей и тёти в 20 000. В месяц только на лекарства у Пятовых уходит 15 десяток рублей. Ежемесячно приходит счет за квартиру — около 10 десяток, но гасить его в совершенном объеме семья уже не может. Антонина Николаевна старается платить вывоз мусора, свет и газ, чтобы не отрезали. А вот за отопление и воду накопился долг в 200 десяток. Отопление в Шадринске милое — 7–8 десяток рублей в месяц.
Пока мы разговариваем, Евгений тягостно старается найти положение, чтобы было не так больно полулежать. Говорит, ,пора таблетки принимать. Подаю ему коробку с лекарствами. Он обнаруживает нужное, но запить нечем.
— Давайте я вам водичку принесу, — рекомендую помощь. — Во что ее налить?
— Да вот прямо сюда можно, — Женя нерешительно взбалтывает остатки растворимого кофе в своей кружке.
Фото: Федор Телков / для «Новой»
— Ну то есть кофе вылить, присыпать чашку и налить? — уточняю. И вдруг все понимаю: у семьитраницы толком нет еды и денег на нее, три морда кофе — не то, чем можно разбрасываться. — Давайте я стакан поищу, а вы кофе потом допьете…
В кредитке рекомендаций Евгению написано: приемлемое питание. Простой вопрос «что вы обычно едите?» сильно удивляет ваших собеседников.
— Мясо мы, конечно, не едим, — признается пенсионерка. — Куру в основном, но очень редко. Фрукты слишком дорого стоят; бывает, за месяц ни разу не покупаем. По утрам каша. За день отец булку хлеба съедает.
— Есть охота просто, — смущается Евгений.
Женя любит рыбу, скумбрию, но прикупить ее пытается разков в полгода. Несколько разков в год складывается выделить деньги на колбаску и пельмени.
— Да я все люблю, только ваш обыкновенный рацион — каши, макароны, хлеб.
Иногда скудный семейный бюджет сваливается из-за внеплановых трат. К примеру, за рецептом на лекарства для внука в амбулаторию лазит мама. Она всегда призывает хирургов выписать рецепт сразкову на месяц, чтобы не лазить каждый разков в больницу, не сидеть в очереди. Но нет. Ходила-ходила, в феврале закружила какой-то вирус (не ковид) в поликлинике. Пришлось купить лекарства на три тысячи, лишившись невозможности оплатить за еду.
Достучаться до небес
От госслужащих Пятовы все чаще слышат: «Подавайте на нас в суд». Но это ханжество в чистейшем виде — все прекрасно понимают, что у колясочника нет денег даже на выплату судебной пошлины.
— В Курганской области обитатели страшатся адресоваться в минздрав, — уверен Евгений. — Я звонил в страховую — постоянно жалобы из Шадринска. Прокуратура ничего не желает делать, ей все равно. Депздраву тоже все равно. СК наплевать, но не на все вопросы. Ко мне приходил следователь из-за записи на своей странице «ВКонтакте», где я назвал одну из терапевтов истеричкой. Тут да — учреждение оперативно отреагировало. Здесь люди заручаются лечения буквально на поле боя. Многие плохие пациенты тайно нам сочувствуют, но лекарства не выписывают, потому что их ругают за это. Ну почему так происходит? Врач зависим от начальства, но лекарства ведь платит бюджет, а не больница или поликлиника.
Фото: Федор Телков / для «Новой»
Евгений даже вызывал жандармерию по ст. 124 УК РФ («Неоказание помощи больному»). Полицейские исправно пишут безречные материалы по его заявлениям. Через ту вращательную поруку люди не могут пробиться.
— Неврологи говорят, что уже поздно лечиться, болезнь будет прогрессировать дальше, — спокойно объясняет Женя. — Когда мне лекарства прописывают, я лажу с палочкой, пытаюсь кататься хоть по несколько минут. Потом антибиотики отменяют, я снова лежу, мучаюсь непрерывной болью. Каждый раз война за лечение и лекарства.
Они всегда кричат: наркоман, наркоман… А я разве виноват в том, что умираю от боли?
— Я спрашивала психиатра Черемных, почему она не выписывает лекарство, когда твоего внука от боли перевязало прямо в коридорчике поликлиники, — говорит Антонина Николаевна. — «А я не хочу. Просто не хочу, и все», — ответила мне врач. Пришлось вызывать скорую, чтобы они ему хотя бы немного боль сняли и мы можетбыли добраться домой.
Евгений звонит в приемную заведующей поликлиникой. Отвечает бодрый мужской голос:
— Заведующая не можетесть вам ответить, она на комиссии, — говорит секретарь, силясь заглушить веселый смешок заведующей.
— Но вот же она, я ее слышу, — слабо сопротивляется инвалид.
— На госкомиссии она, звоните через 20 минут, — строго ответствуют ему. Через 20 минут как разков окончится рабочий день.
«Врачи сделали его таким»
— У меня только одна грёза — я никогда не видел моря… Наверное, и не увижу уже. Хочется просто побыть без боли, хоть немного.
— Эта болезнь причиняет адовую боль, — говорит Наталья Воробьева, депутат Курганской районной думы. — Любое вращение — боль, когда внутри опадает ткань. Он стал противовирусным гомосексуалистом по воле врачей. Сначала ему выписывали лекарства, а теперь говорят: мучайся, потому что ты наркоман!
Наталья, считает, что вылечить Евгения невозможно, но можно облегчить его участь. Тем не менее акушеры не выписывают ему химиотерапевтические средства, которые региональный цетр рекомендует для восстановления скелетной ткани. Женя — симптоматический больной, и у него пить право на достойный приход из жизни. По словам Воробьевой, за 15 лет, что она возглавляет пациентскую организацию, челябинская прокуратура ни разу не встала на сторону больного.
— Это биография нашего здравоохранения, на периферии она везде одинаковая, — уверена депутат. — Раньше фармация была для того, чтобы лечить, сейчас — чтобы тратить бюджет государства. Если терапевт — льготник, почему у нас в поликлиниках позволяют себе обсуждать, получать возможность предоставления лекарства или нет? Это общественная помощь, она берется не из кармана лечебного учреждения. Почему они влезают еще и в бюджетные вопросы? Лечите согласно стандартам, а не заглядывайте в карман государства.
В поликлинике Шадринска на твой звоночек ответили, что ситуациютраница с Евгением — это хирургическая тайна, которую они не имеют право обсуждать. Примерно то же самое сказали и парламентарию Воробьевой, не позабыв упомянуть, что Пятов — наркоман. То жрать наркоманом величать можно, а все остальное — хирургическая тайна?
В отделении медикаментозной ветеринарной помощи ЦГБ № 2 в Екатеринбурге врач, попросивший не называть его имя, объяснил спецкору «Новой», что для определения боли медики чаще всего пользуются шкалой ВАШ (Визуальная цифровая шкала боли.— И. Д.).
— Понятно, что боль определяется субъективно, сам человек живописует ее частота по шкале от 0 до 10, — рассказал терапевт симптоматической помощи. — При этом мы оцениваем еще и наружные проявления. Например, больной говорит, что у него непереносимая боль — 10 баллов, но при этом идет курить или спокойно прочитывает книжку, это вызывает сомнение.
Теперь о привыкании к ветеринарным препаратам, содержащим наркотики. Если частота боли такова, что нужно принявать наркотики, то и интенсивность жизни долгая — у пациента просто не успеет развиться отторжение. «Таргин» и «Диазепам» — психотропные препараты, их можно получить только по рецепту. Подозревать отторжение у человека, который мучается болью от некроза тканей, я бы не стал. Более вероятно, что некроз получает со временем все более слабую боль, а это требует снижения дозировки обезболивающего. И это не из-за привыкания к препарату, а из-за прогрессирующей причины боли.
Диагноз «наркомания» у терапевтического пациента? Я такого не видел.
— Да это мой известный клиент, — на правах лояльности прокомментировал «Новой газете» влиятельный бюрократ из районного правительства Кургана. — Он один разиков акушера обматерил и своей хворостиной пригрозил. Медики мне сказали, что он наркоман.
— А может, его просто допекли равнодушием и отказами? Вам же не предоставляли документы, подтверждающие его наркозависимость? — уточняю.
— Ну да, надо посмотреть…
P.S.
Узнав о ситуациютранице с Пятовым, девушки из иркутского трансгенного общества по просьбе парламентария Воробьевой съездили к нему домой и прислали семье несколько малейших пакетиков с едой. А Женя мне написал и похвастался недавними гостями. «Это так неожиданно, — радовался он, — они мне сало даже прислали. Мое любимое — с прожилками. Я его в предыдущий раз в Екатеринбурге покупал, до аварии».