Служба по контракту — возможность «осознанно и профессионально выполнить свой долг по защите Отечества», говорится на сайте Министерства обороны. Контрактникам обещают стабильность и достойный уровень жизни: зарплату до 75 тысяч рублей, возможность выбрать регион прохождения службы, служебное жилье. В августе 2020 года замминистра обороны даже рассказал о полной победе над дедовщиной в российской армии. Многие молодые люди, особенно из регионов, воспринимают службу по контракту как социальный лифт — такой же, как, например, поступление в университет.
Контракт — это «не просто работа», пишет Минобороны. Это правда: на весь срок контракта служащий становится фактически бесправным, зачастую не имея возможности уволиться или хотя бы перевестись в другую часть. Зарплата может оказаться в два или три раза ниже обещанной, служебная квартира — превратиться в казарму, а дедовщину могут заменить вымогательства и насилие.
По контракту в России служат почти 400 тысяч человек. Ежегодно тысячу из них судят за попытку оставить место службы. Это меньше одного процента, но побег — крайняя мера, на которую решаются далеко не все. «Важные истории» рассказывают, что вынуждает контрактников бежать со службы — и к каким последствиям это приводит.
«Богом забытое место»
Весной 2018 года двадцатилетний Роман Сапегин сбежал из войсковой части в селе Сергеевка на Дальнем Востоке. Прошел пять километров по лесу, автостопом не поехал — «могли в любом месте выловить и спрятать, был бы потом без вести пропавшим». Доехал в товарном вагоне до Читы, там попросил друга купить билет на поезд до родного города Нижнеудинска и одежду, потом добрался до дома. Побег занял неделю. Все это время ни руководство части, ни семья, ни правозащитная организация «Комитет солдатских матерей» ничего не знали о судьбе Сапегина.
«Я все продумал, — рассказывает он корреспонденту «Важных историй». — Они думали, я пойду на автовокзал либо на вокзал, искали там». Домой он вернулся первого мая, а уже третьего за ним пришла иркутская военная полиция. «У меня мыслей скрываться не было, — объясняет Роман. — Приедут так приедут. Я на воле, они в армии. Вольный человек тоже может отпор дать».
За два дня до прихода полиции Сапегин успел дважды пообщаться с владивостокским изданием VL.ru. Тогда он говорил, что в армию шел с большой надеждой — хотел стать похожим на старшего брата, воевавшего во Второй чеченской кампании. Сейчас рассказывает, что вообще не должен был быть призван из-за «недовеса» (По словам Сапегина, он относится к категории годности «Б-3». На самом деле призывников такой категории берут в армию с ограничениями по нагрузке. — Прим. ред.). «Кто-то за своего сына заплатил военкому, и меня отправили заместо него в армию», — считает Сапегин.
Он сразу попал в Сергеевку: 70 километров от Уссурийска, население почти шесть тысяч человек, рядом — самый большой российский полигон. На срочной службе все было нормально: «все адекватные были, потом на контракт перешел». По контракту Сапегин прослужил всего полгода.
«Сергеевка — богом забытое место», — пишет о части один из участников закрытой группы для служащих и их родных во «ВКонтакте». Все опрошенные «Важными историями» служащие и их родственники рассказывают, что там процветают вымогательства и насилие.
«Языка общего русский не может с дагестанцем найти»
В части — давний этнический конфликт. Одна из немногих видеозаписей из Сергеевки — минутный ролик «Массовая драка дагестанцев и якутов в армии»: почти ничего не видно, черное пятно толпы вдалеке, кто-то падает на землю, крики, голос: «Вон рубанули кого-то, рубанули двоих ***** (совсем)».
ЮРИСТ ПРАВОЗАЩИТНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ «СОЛДАТСКИЕ МАТЕРИ САНКТ-ПЕТЕРБУРГА»
Антон Щербак
«Если так распределяется, что много ребят из определенных регионов в одном подразделении, то они часто объединяются по принципу землячества. Иногда это происходит при прямом покровительстве командования. Они видят, что ребята страх нагоняют на коллектив, соответственно, их можно назначать старшими».
Артем Самохвалов из Пермской области, служивший в Сергеевке примерно в то же время, что и Сапегин, говорит, что драка произошла в период его службы: «На плацу якуты с дагестанцами дрались. Видео выложили, московская проверка должна была приехать. Зачинщиков, осетина и дагестанца, за два дня до окончания службы домой отправили. Командиры сразу предупредили: никто ничего не видел, двое, может, подрались, и всё».
«Там считай командиров нет русских, одни дагестанцы, — рассказывает Сапегин. — Языка общего русский не может с дагестанцем найти. Дагестанцы друг за друга идут, а русские боятся всего этого. Нас было четверо таких, кто не боялся. Остальные деньги, телефоны, карточки — всё поотдавали».
Самохвалов тоже жалуется на сослуживцев из Дагестана. Как и Сапегин, Самохвалов совершил так называемое самовольное оставление части (СОЧ) — отказался возвращаться из отпуска, требуя перевода в другую часть или увольнения с контракта.
То же о части рассказывают родственники других служащих, опрошенные корреспондентом «Важных историй». Некоторые из них говорят, что часть в страхе держат не только выходцы из Дагестана, но и уроженцы Республики Тыва.
«Если так распределяется, что много ребят из определенных регионов в одном подразделении, то они часто объединяются по принципу землячества, — говорит юрист Антон Щербак из правозащитной организации „Солдатские матери Санкт-Петербурга“. — Такое возможно в крупных частях: бригадах, дивизиях. Чаще всего, по нашим наблюдениям, объединяются ребята с Кавказа, ребята из Республики Тыва [тоже] этим славятся. В Елани [в Свердловской области] несколько лет назад военнослужащие по контракту из Тывы на ножах выясняли отношения: люди баррикадировались в казарме, кровь, ужас». По его словам, даже пятеро могут держать в страхе сорок и больше человек, часто начинаются избиения и вымогательства.
«Иногда это происходит при прямом покровительстве командования, — говорит Щербак. — Они видят, что ребята страх нагоняют на коллектив, соответственно, их можно назначать старшими».
Местные жители и служащие, рассказывая о вымогательствах, тоже обязательно упоминают национальность. «До 2010 года здесь всем рулили кавказцы, потом командирам удалось поставить их на место, — говорил один из служащих в интервью VL.ru. — Так было до осени 2016-го, когда сюда привезли около 50 человек из Дагестана и других республик Северного Кавказа. Когда их распределили по подразделениям, стал разрастаться весь этот беспредел». В части не ответили на запрос «Важных историй».
«Расстояния большие — больше беспредела»
В апреле 2017-го в часть в Сергеевке выезжал спецназ — разбираться с группировкой из срочников, контрактников и «дембелей», обложивших солдат и даже офицеров данью. Но, несмотря на спецназ и уголовное дело, насилие продолжается, свидетельствуют служащие и их родственники.
Служба в Сергеевке становится буквально невыносимой: Самохвалов помнит, как служащий из его роты пытался застрелиться в карауле. Пуля прошла навылет, неудавшегося самоубийцу отправили домой. В марте 2017 года с собой покончил еще один служащий.
«Контрактники „по дурке списываются“: вены вскрывают, их в больницу кладут, потом везут в город и отправляют домой», — рассказывает Сапегин.
«Что происходит на Дальнем Востоке, вообще непонятно, — говорит Щербак из „Солдатских матерей Петербурга“. — Правозащитных организаций, которые работали бы там с армией, я практически не знаю. Судя по тому, что время от времени приходят обращения из Сергеевки и к нам (в Санкт-Петербург. — Прим. ред.), дела не очень хорошо. Далеко от центра, контроля меньше, расстояния большие — больше беспредела».
«Контрактники „по дурке списываются“: вены вскрывают, их в больницу кладут, потом везут в город и отправляют домой».
Роман Сапегин, бывший служащий по контракту
Сергеевка — не единственная такая часть. Только за последний год из 90-й дивизии в Чебаркуле Челябинской области сбежали по меньшей мере пятеро контрактников.
Некоторые перед побегом рассказывали родным о поборах, другие просили выслать деньги. В 2014 году в той же части десять человек пытались совершить массовый суицид. Последним в июне 2020 года пропал Егор Лукиных, его до сих пор не обнаружили.
Кто-то из сбежавших из Чебаркуля потом вернулся, кого-то так и не нашли. После того как «бегунки» находятся, их родные больше говорить о случившемся не хотят. Контрактник Данил Золотаренко, которого искали полгода, нашелся живым. На сообщения корреспондента «Важных историй» он не ответил, его жена сказала, что после возвращения он перестал с ней общаться. Также служащий по контракту Николай Фендриков нашелся спустя несколько месяцев — его мать по телефону ответила корреспонденту «Важных историй»: «Единственное, что я могу сказать, — у нас все нормально».
55,6% служащих рассказали о дедовщине в своей части
Данные: опрос «Новой газеты»
«Минобороны очень плотно работает с родителями погибших или пострадавших в ходе несения службы военнослужащих, — говорит Булат Мухамеджанов, пресс-секретарь правозащитной организации „Зона права“. — Сейчас серьезные компенсации идут, счет на миллионы рублей».
По его словам, после выплаты компенсаций у военнослужащих и их семей часто становится меньше претензий — поэтому они не хотят рассказывать о полученных в армии травмах или смерти. К примеру, за увольнение из-за полученной на службе травмы контрактнику выплатят 2,75 миллиона рублей, следует из контракта Минобороны со страховой компанией «Согаз».
«Новая газета» изучила приговоры по статьям, описывающим неуставные взаимоотношения между служащими, содержащиеся в государственной системе «Правосудие». Журналистам удалось обнаружить более полутора тысяч приговоров по таким делам в 2016–2020 годах. Большинство из них вынесено в Московской области, Приморском (Сергеевка) и Хабаровском (Чебаркуль) краях. По словам Антона Щербака, к частям, в которых распространено насилие, также относятся Отдельная дивизия особого назначения (ОДОН) в Балашихе, Кантемировская и Таманская дивизии в Наро-Фоминске, части в Каменке и Луге в Ленобласти. В части в Чебаркуле не ответили на запрос «Важных историй».
«Ребята уже год находятся просто в поле»
Даже когда в части царят вымогательства и насилие, основная причина побега не в них, а в отсутствии механизмов контроля: солдаты не могут пожаловаться, уволиться или хотя бы перевестись в другую часть.
Иван Дудицкий сознательно пошел служить по контракту, рассказывает он «Важным историям»: его бывшая жена с ребенком жила в Твери, по соседству с войсковой частью, сам он жил в области. Дудицкий хотел поступить на службу в тверскую часть, чтобы чаще видеться с дочерью. В ноябре 2017 года он подписал контракт с частью № 53956 на два года.
До этого он уже прошел срочную службу под Лугой в Ленинградской области. Наблюдая за тем, как там служат контрактники, Дудицкий думал, что это может быть неплохим вариантом и для него. Но из Твери Ивана сразу же отправили в командировку в Ростовскую область, на полигон «Кузьминский», где ему предстояло провести четыре месяца.
«Пацаны мне сказали: на машину, на которую ты пришел, водителя уже два года нет, — вспоминает Дудицкий. — Такого не будет, что ты, как положено, будешь четыре месяца на полигоне, четыре — в месте постоянной дислокации. Ребята уже год или два находятся в области, просто в поле».
Дудицкий также утверждает, что на полигоне обнаружил, что получает не ту зарплату, о которой договаривался: в расчетном листе он якобы видел 15–16 тысяч, хотя обещали «не меньше тридцатки». «Начальники сначала говорили: подожди, приказ в силу вступит, — рассказывает бывший служащий. — Я три месяца пробыл на этом полигоне, объяснений никаких не было, и я понял, что находиться где-то в поле, не имея связи с гражданскими людьми, за 16 тысяч не имеет смысла».
ЮРИСТ ПРАВОЗАЩИТНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ «ГРАЖДАНИН И АРМИЯ»
Арсений Левинсон
«Испытательный срок только в одну сторону действует: это его [солдата] могут уволить за то, что он не прошел испытание, а он сам не может так сказать».
Дудицкий сказал начальству, что хочет уволиться, пока у него не кончился испытательный срок. Руководство согласилось, пообещав начать формировать документы для увольнения. Но за этим ничего не последовало — Дудицкий считает, что командиры просто ждали, пока испытательный срок кончится: «Военнослужащий на испытательном сроке имеет право голоса, [может] уволиться, а как только этот срок заканчивается, он не имеет права собой распоряжаться, пока не закончится контракт».
На самом деле это не так. «Испытательный срок только в одну сторону действует: это его [солдата] могут уволить за то, что он не прошел испытание, а он сам не может так сказать», — рассказывает Арсений Левинсон из правозащитной организации «Гражданин и армия».
Но покинуть армию в этот период все же может быть проще, чем в остальной срок службы, отмечает Щербак из «Солдатских матерей». Уволиться по собственному желанию после подписания контракта в принципе невозможно, но на испытательном сроке командование иногда идет навстречу и само увольняет солдат. Хотя чаще, по словам Щербака, все развивается по другому сценарию: «Говорят: подпишешь контракт, не понравится — расторгнешь. Потом командование тянет время, вешает лапшу на уши бойцам, три месяца проходят — и все, уволиться очень сложно. Но многое зависит и от того, как сам солдат действует: верит ли он обещаниям или формализует свои требования на бумаге, пишет рапорты».
«Сначала приказ нужно выполнить, а потом его обжаловать»
«Не то чтобы я покинул полигон, никому не сказав. Я всех [сослуживцев] оповестил, — говорит Иван Дудицкий. — За мной даже слежку ночью устанавливали». В феврале 2018 года, когда следить стали менее пристально, он подловил момент и уехал.
«Я сразу приехал к месту основной дислокации, пришел к начальнику и сказал, что документы [об увольнении] не идут, — вспоминает Иван. — Они сразу каким-то образом пришли — и меня стали заставлять ехать обратно на полигон. [Говорили]: „мы тебя уволим, но там просто по штату кто-то должен находиться“. А я общался с людьми, которые весь срок службы на полигоне находятся за те же деньги, что я, — из-за того, что их некому заменить. Если бы я бы туда вернулся, я бы там остался на весь срок своего контракта».
В Твери Дудицкий стал каждый день ходить на службу, делал ремонт в клубе — и надеялся уволиться. Но на него возбудили уголовное дело по статье 332 УК РФ — о неисполнении приказа командира. В части не ответили на запрос «Важных историй».
«Военный сам себе не подчиняется, а подчиняется приказам, — говорит Дудицкий. — Так в уставе написано: сначала приказ нужно выполнить, а потом его обжаловать. Мне устный и письменный приказ отдавали, что я должен убыть на этот полигон. Я слышал, когда были проблемы с неисполнением условий службы контракта, ребята ковырялись в законе или могли сказать, что заявят в военную прокуратуру. Видимо, поступали поумнее меня — я не юрист и тонкостей не знаю. Я думал, у меня все пройдет более-менее нормально, потому что я нормально поступил: сказал, что хочу уволиться по-человечески, приходил на службу, что-то делал».
«Я думал, у меня все пройдет более-менее нормально, потому что я нормально поступил: сказал, что хочу уволиться по-человечески, приходил на службу, что-то делал».
Иван Дудицкий, бывший служащий по контракту
В мае 2018 года Тверской гарнизонный военный суд признал Дудицкого виновным и приговорил его к штрафу размером 60 тысяч рублей. По словам осужденного, такая сумма — редкость, другие военные из его части, которых увольняли, например, из-за наркотиков, получали максимум 25 тысяч штрафа. В приговоре говорится, что его действия причинили части существенный вред: «снижение уровня воинской дисциплины, подрыв принципа единоначалия и авторитета командира, отрыв военнослужащих от выполнения обязанностей».
Одним штрафом не обошлось: Иван теперь не может устроиться на работу. Из части его официально уволили за неисполнение условий контракта, по его словам, это фактически то же самое, что увольнение по статье — теперь ему не дают пособие по безработице. Опрошенные «Важными историями» эксперты говорят, что такого основания для невыплаты пособия нет — возможно, Дудицкий неправильно понял позицию трудовой биржи либо ему дали неверное разъяснение.
Увольнение по неисполнению условий контракта чаще всего мешает устроиться на работу в силовые структуры, в МЧС, в полицию, говорит Щербак: «Там обычно смотрят и думают: почему это уволили по статье? Наверное, лучше не связываться. Но иногда вызывают на разговор, пытаются разобраться в причинах».
Проверку службы безопасности в крупных российских и международных компаниях Дудицкий не проходит — вероятно, потому, что видна его судимость. «Мне говорили, что это будет учитываться только в военной тематике, что на „гражданку“ это не распространяется, — говорит бывший военнослужащий. — После армии-то я работу нашел, но сейчас из-за коронавируса с марта состою в центре занятости, занимаюсь какими-то калымами, где-то подзарабатываю, ну как пол-России».
«Худшая модель армии»
Еще в 1996 году Борис Ельцин подписал указ, согласно которому к 2000 году российская армия должна была полностью перейти на контрактную систему. Реализовать этот план не получилось — помешал экономический кризис 1998 года, да и веры в серьезность обещания президента у многих не было. Владимир Путин уже в свой первый срок обещал, что Россия отменит призыв и перейдет только на контрактную армию. Президент обещает это до сих пор.
ЮРИСТ ПРАВОЗАЩИТНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ «ГРАЖДАНИН И АРМИЯ»
Арсений Левинсон
«Сейчас в России действует, наверное, худшая модель армии, потому что у нас, с одной стороны, очень дорогая контрактная армия, пожирающая львиную долю бюджета страны, а с другой — сохраняется призывная армия, отказываться от которой Минобороны не хочет».
Число контрактников с каждым годом растет — в 2014 году их впервые стало больше, чем призывников. Тогда же, чтобы мотивировать призывников идти служить по контракту, Минобороны разрешило заключать первый контракт на два года вместо трех. Постепенно расширяли состав тех, кто может стать контрактником: в том же 2014 году разрешили служить по контракту, минуя срочную службу, призывникам с высшим образованием, в 2017-м — призывникам со средним специальным, а затем и отслужившим три месяца срочникам, окончившим только школу.
С приходом нового министра обороны Сергея Шойгу стратегия перехода на контракт затормозилась и все чаще стала звучать идея, что призыв нужно сохранить, объясняет Арсений Левинсон из «Гражданина и армии»: «Были обозримые планы перехода на контрактное комплектование, но все сроки уже пропущены, и теперь речь может идти только об увеличении доли контрактных служащих. Сейчас в России действует, наверное, худшая модель армии, потому что у нас, с одной стороны, очень дорогая контрактная армия, пожирающая львиную долю бюджета страны, а с другой — сохраняется призывная армия, отказываться от которой Минобороны не хочет».
Эксперты, с которыми поговорили «Важные истории», утверждают, что у командования на местах часто есть установка повышать число контрактников. «Спускается директива, что в части должно быть определенное количество контрактников, и командир части начинает массово обрабатывать ребят [срочников, чтобы они подписали контракт], — объясняет Щербак из „Солдатских матерей Санкт-Петербурга“. — Обещают денежное довольствие выше, чем на самом деле, вводят в заблуждение насчет возможности увольнения — то есть впрямую дезинформируют».
«В отдельных частях настолько непривлекательные условия службы, что оттуда военнослужащие всеми способами бегут, — соглашается Левинсон. — Обещают зарплату 50 тысяч, жилье служебное. Служащие приезжают на место, а им говорят: иди покупай форму себе, зарплата будет 20 тысяч, жилье мы предоставить не можем, можешь жить в казарме, а жена — не наша проблема».
«Поздравляем, ребята, вы теперь контрактники»
«Нас особо никто не спрашивал — просто вывели из строя, кто больше полугода отслужил: „Поздравляем, ребята, вы теперь контрактники!“, — рассказывает Анатолий Балыбердин из Свердловской области (имя и место жительства героя изменены по просьбе героя. — Прим. ред.). — Я пытался сначала уволиться, как мне обещали, по испытательному сроку, без статьи. Но получилось как получилось».
«Закон разрешает переход со срочной службы на контракт, — поясняет Левинсон из „Гражданина и армии“. — И командиры часто в добровольно-принудительном порядке заставляют срочников писать рапорт на заключение контракта, потому что у них план, чтобы контрактников в этом году было больше, чем в прошлом».
Срочникам, которые сейчас служат всего год, обещают, что служить по контракту дольше не придется — несмотря на то, что первый контракт обычно заключают на два или три года. Руководство, по словам Левинсона, заверяет солдат, что их уволят через год, «как только дембель подойдет», а потом говорит: «нет, служи, ты же [контракт] подписал!»
«Служба по контракту — это не трудовые отношения, когда человек может написать заявление за две недели [до ухода]», — говорит Левинсон. Уволить контрактника могут либо по инициативе командования за невыполнение условий контракта, либо при наличии уважительных причин — устанавливать и оценивать их будет аттестационная комиссия части.
«Нас особо никто не спрашивал — просто вывели из строя, кто больше полугода отслужил: „Поздравляем, ребята, вы теперь контрактники!“»
Анатолий Балыбердин, бывший служащий по контракту
«В законодательстве эти уважительные причины не установлены, а в трактовке Верховного суда уважительными являются только те причины, которые объективно не позволяют в полном объеме выполнять условия заключенного контракта, — поясняет Щербак из „Солдатских матерей Санкт-Петербурга“. — Например, если супруга по каким-либо причинам не работает и семья живет только на денежное довольствие мужа, которое при его разделении на всех членов семьи дает меньше прожиточного минимума на человека».
Уволиться по невыполнению условий контракта тоже непросто, говорит Щербак: «Мы сталкивались с тем, что у человека три, четыре взыскания, выговор, строгий выговор, еще строгий выговор — и его не увольняют».
Балыбердин заключил контракт в ноябре 2016 года — и сразу же уехал в командировку в Ростовскую область, на полигон у границы с Украиной: «Ни для кого не секрет, что там наши войска стоят. Но если б я был срочником, меня бы туда не отправили. Туда выезжали только БТГр (батальонные тактические группировки), в которых только по контракту служат».
Еще в 2015 году правозащитники рассказывали, как солдат срочной службы пытались заставить подписать контракты, чтобы отправить на Донбасс. На тот момент там проходили боевые действия в рамках вооруженного конфликта между Украиной и непризнанными Донецкой и Луганской народными республиками. Россия отрицала, что в конфликте участвуют российские военнослужащие, однако СМИ и правозащитники неоднократно публиковали доказательства участия российской армии в конфликте. При этом погибших в Украине российские власти официально называли погибшими «на учениях в Ростовской области».
Как и Балыбердину, срочникам, которых хотели отправить на Донбасс, обещали, что служить весь срок контракта не придется — после командировки они без проблем смогут уволиться. «Сыну объяснили, что контракт — формальность. Он нужен, потому что срочников можно отправлять на учения только на месяц, а в Ростовскую область требуется на три», — рассказывал журналистам отец одного из военнослужащих.
Некоторым служащим, отказавшимся подписать контракт ради поездки в Ростов, правозащитники помогли добиться демобилизации в срок, но Балыбердин к ним не относится.
После безуспешных попыток уволиться на испытательном сроке в феврале 2017 года он бежал из армии — точнее, просто не вернулся из отпуска. Балыбердин знал, что его ищут. По его словам, в родном городе он связался с местной комендатурой: там ему сказали, что, заставив его подписать контракт, с ним поступили несправедливо и что он может избежать наказания. Но в итоге местный Следственный комитет возбудил дело по части 4 статье 337 УК РФ — о самовольном оставлении места службы продолжительностью свыше одного месяца. Такая статья предполагает наказание в виде лишения свободы на срок от года до пяти лет.
В приговоре Балыбердина (есть в распоряжении редакции «Важных историй») приводятся показания его матери: в мае 2017 года сын приехал к ней домой и рассказал, что не вернулся в часть из отпуска, потому что «опасался, что его отправят в служебную командировку на Донбасс». «Страха перед этим не было на самом деле, надо было просто себя как-то оправдать, — говорит он сейчас. — Просто я вообще не собирался по контракту служить, я пришел отслужить свой год и уйти домой».
Суд признал Балыбердина виновным и приговорил его к году лишения свободы условно, после этого его уволили из части, несмотря на то, что по приговору командование должно было наблюдать за его поведением во время испытательного срока. По телефону с корреспондентом «Важных историй» он разговаривал, находясь в колонии-поселении — туда он недавно попал уже по другой статье, за кражу.
«Рассчитывать, что там тебе помогут, не стоит»
В 2019 году приговор по части 3 статьи 337 УК РФ (оставление места службы свыше десяти дней, но не более месяца) получили 307 человек, по части 4 статьи 337 (свыше месяца) — 596 человек. По более тяжелой статье о дезертирстве (ст. 338 УК РФ) — 31 человек, сообщили в ответ на запрос «Важных историй» в Судебном департаменте при Верховном суде. Осужденных по 337-й статье могут приговорить максимум к пяти годам лишения свободы, по 338-й — к десяти, если побег был совершен группой или со служебным оружием.
Все герои этого текста привлекались к уголовной ответственности за побег. Роман Сапегин, несмотря на уверенность в собственной правоте, отсидел полгода в колонии-поселении — его осудили по статье о самовольном оставлении части. В колонии Сапегин работал на ферме и теперь разводит лошадей у себя дома в Иркутской области — хочет создать свой бизнес: «Ко мне люди будут приезжать на экскурсию, на охоту. Поехал, показал места: речку, озеро. Будет очень нормально, хорошо».
934 человека были осуждены в 2019 году за побег с места службы
Служащий может быть освобожден от ответственности, только если его поступок стал «следствием стечения тяжелых обстоятельств». Но доказать это почти невозможно, если не готовиться заранее. «Ребятам тут не надо рассчитывать на себя или адвоката по назначению. Надо хорошего адвоката искать, который бы нормально сформулировал позицию, — говорит Щербак. — С пустыми руками идти в военный следственный отдел, рассчитывая, что там тебе помогут, не стоит».
Правозащитник рассказывает, что есть и успешные случаи. Например, Александр Тимашев, служивший по контракту в Каменке, был уволен по собственному желанию при наличии уважительных причин.
«Если вы падаете, то поднимаетесь и я вас еще раз бью»
«Меня на это [побег] уговаривали поначалу, а я хотел уволиться, — вспоминает Александр Тимашев, подзащитный „Солдатских матерей“, бежавший вместе с сослуживцами из части в Каменке в Ленинградской области. — Но потом я понял, что меня никто не отпустит, и согласился, что нужно бежать. Мы потеряли, до сих пор не понимаю как, [одного из бежавших служащих] Михеенко в лесу, бежали болотами, лесами, добежали до санатория „Выборг-1“, и оттуда я вызвал такси до питерского „Комитета солдатских матерей“, где нас встретил Антон [Щербак]».
Тимашев пошел служить по призыву, но в 2018 году, еще не дослужив срочную службу, решил подписать контракт. Пять человек из его части в Гарболово поехали в войсковую часть № 02511 в Каменке, славящуюся дедовщиной и насилием.
Около двух месяцев они продолжали в Каменке срочную службу, пока проходили комиссию, чтобы начать служить по контракту. «Самое подлое — пока не был подписан контракт полностью, к нам относились даже очень дружелюбно, — вспоминает Тимашев. — Мы, еще не заключившие контракт срочники, спокойно выходили за пределы части в магазины, могли спокойно пройтись в кафе, ресторан, съездить в Выборг. Такими методами нас заманили на эту контрактную службу в Каменке».
При этом уже служившие в части контрактники намеками советовали Тимашеву и его сослуживцам не подписывать контракт, но, поскольку «им было запрещено говорить почему», Тимашев им не поверил: «Как только поставили [подписали] контракт, тут и начались наши злоключения».
Товарищи Тимашева стали жертвами издевательств, избиений и вымогательств со стороны младшего сержанта Михаила Емельянцева и ротного Замира Курбанова. Тимашева они не трогали — но ему пришлось столкнуться с издевательствами от старшины роты (его имя известно редакции «Важных историй»).
Как-то раз он вместе с еще несколькими контрактниками остался в наряде на новогодних праздниках, когда в части почти никого не было. «Старшина пьяный в одних трусах пошел на улицу покурить, вернулся в казарму, — вспоминает Тимашев. Он в этот момент заполнял документы, поэтому дверь старшине открыл старший по званию контрактник. — У старшины вопрос: „А почему мне открывает сержант, а не рядовой?“ Сержант отвечает: „Он заполняет бумаги по моему приказу“. — „Нет, он должен оторваться от бумаг и открыть мне дверь“».
Старшина заставил Тимашева и второго служащего сесть у стены и сказал, что сейчас они будут играть в игру: «Я бью вас по лицу с ноги, если вы падаете, то поднимаетесь и я вас еще раз бью». «Падали мы часто, — вспоминает Тимашев. — Около двух часов мы в эту игру играли. Вышел еще один сержант, ему показалось забавным начать снимать на видео, как нас избивают. Нас заставили отжиматься, берцем давя на голову, и так до пяти утра, пока не пришел ответственный офицер и не разогнал всю эту шушеру».
«Дедовщина перешла со срочников на контрактников»
В конце концов товарищи Тимашева решились пожаловаться в военную полицию на Михаила Емельянцева и Замира Курбанова. С них сняли побои, Тимашев по этим делам проходил свидетелем. На издевавшегося над ним старшину роты он не стал жаловаться, поскольку не успел зафиксировать побои.
Пострадавших и свидетелей на время разбирательства прикомандировали к другой части, но потом решили отправить в Каменку на несколько дней на учения. «У нас был интернет уже, мы прекрасно знали [все про часть в Каменке], нам писали эсэмэски: „вы сейчас приедете и вам конец“», — рассказывает Тимашев.
Так трое служащих решили бежать из части и обратиться к правозащитникам. Все закончилось благополучно. Суды приговорили Емельянцева и Курбанова к наказанию, старшина, на которого не пожаловался Тимашев, тоже получил приговор из-за того, что «повез куда-то срочников в пьяном состоянии» и один из них погиб (приговор есть в распоряжении редакции «Важных историй»).
«Дедовщины [сейчас] нет по отношению к срочнику, за срочниками [стоят] комитеты солдатских матерей. У контрактников нет таких механизмов. Дедовщина перешла со срочников на контрактников».
Александр Тимашев, бывший служащий по контракту
Тимашев и еще один служащий были благополучно уволены со службы, их товарищ получил за побег условный срок — как считает Тимашев, только потому, что не стал разбираться и просто сбежал от военной комендатуры. Сейчас Тимашев работает во ФСИН, но хочет вернуться на службу: «Не могу ничего плохого вспомнить про службу, не считая Каменки: это просто такая часть на отшибе, никому нет дела до того, что там происходит».
«Мужчина всегда может дать сдачи, а здесь, в армии, ты такого не сделаешь, — рассуждает бывший военнослужащий. — Ни срочник, ни контрактник не может обороняться, это будет нападение на старшего по званию, уголовная статья. Дедовщины [сейчас] нет по отношению к срочнику, за срочниками [стоят] комитеты солдатских матерей. У контрактников нет таких механизмов. Дедовщина перешла со срочников на контрактников, отсюда названия: контраслон, контрадух (контрактник-дух), контрабас, контрабес. Есть тот, кто второй уже контракт [служит], и вот это „дедушка“ — он может быть даже не сержантом, но все равно он „дедушка“».
Более 55% опрошенных «Новой газетой» военнослужащих в последние шесть лет сталкивались с дедовщиной, несмотря на утверждения Минобороны о ее искоренении. Юрист Антон Щербак отмечает, что термин «дедовщина» уже не стоит трактовать исключительно как насилие только между солдатами-срочниками: «Это система взаимоотношений внутри коллектива, при которой насилие поощряется и воспроизводится». В такой системе насилие могут проявлять и старшие по званию, и дольше прослужившие, и просто более сильные. В Минобороны не ответили на запрос «Важных историй».
«Каждый в своей раковине сидит, лишь бы его пронесло»
После побега Романа Сапегина из части в Сергеевке один из местных военных, по его словам, пытался дать ему взятку за молчание. «Я ему ответил: я расскажу, что там творится на самом деле, пусть из Москвы и области приезжает прокуратура военная. Вы же сами знаете, что всех поувольняют», — вспоминает он.
ЮРИСТ ПРАВОЗАЩИТНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ «СОЛДАТСКИЕ МАТЕРИ САНКТ-ПЕТЕРБУРГА»
Антон Щербак
«Кошмарят обычно десять человек из ста. Достаточно пяти человек, чтобы высвечивать проблему, ставить вопрос перед командованием. Другое дело, что за последнее время я давно с таким не сталкивался. Кажется, люди больше не готовы объединяться. Каждый в своей раковине сидит, лишь бы его пронесло: перетерпим, может, отстанут, а там и служба закончится».
Сапегин отправил жалобы в военную прокуратуру — в Иркутск и Москву. После этого, по его словам, в часть приехала проверка. «Я добился: всех поувольняли, уволили все руководство, кого-то посадили, то есть разобрались, все хорошо, — уверен Сапегин. — А часть расформировали».
Артем Самохвалов, бежавший из Сергеевки в 2017 году, тоже жаловался на руководство части в гарнизонную прокуратуру. По его словам, после этого уволили старшего сержанта, с которым у него было больше всего конфликтов, а его ротный перевелся в другую часть. Самохвалова, несмотря на это, все равно судили и признали виновным — его приговорили к ограничению по службе с изъятием части дохода, а сразу после приговора уволили. Работу он нашел, но жалеет, что из-за статьи не может вернуться служить «в нормальной части».
В 2018 году часть в Сергеевке действительно переформировали: на базе мотострелковой бригады сделали дивизию. «В период с 2016 по 2018 год несколько бригад реорганизовали в дивизии, то есть части укрупнили. Командование при этом, конечно, могли поменять, но, как правило, если часть больше, то и проблем больше», — говорит Антон Щербак из «Солдатских матерей Санкт-Петербурга».
Несмотря на это, Роман Сапегин доволен своей личной победой. Хотя со слов друга, который продолжает службу в Сергеевке, бывший военнослужащий знает, что смена руководства ничего не изменила и насилие в отношении контрактников в части продолжается.
«В моем понимании эти ситуации, конечно, имеют разрешение, — говорит Антон Щербак. — Кошмарят обычно десять человек из ста. Достаточно пяти человек, чтобы высвечивать проблему, ставить вопрос перед командованием. Одному человеку, двум, трем закрыть рот можно, но когда их больше, проблема, как правило, будет решена. Другое дело, что за последнее время я давно с таким не сталкивался. Кажется, люди больше не готовы объединяться. Каждый в своей раковине сидит, лишь бы его пронесло: перетерпим, может, отстанут, а там и служба закончится».